|
|
|
Конный король
Самый загадочный француз — месье Бартабас
— в эксклюзивном интервью Марине РАЙКИНОЙ.
— Месье Бартабас, вы все знаете про
лошадей. Это правда, что у них нервная система такая же, как у людей? Так,
во всяком случае, утверждалось в одном французском фильме.
— В лошади интересно то, что она весит
в десять раз больше, чем человек, но в то же время она более чувствительна.
Действительно, я обожаю лошадей, это моя страсть, моя жизнь, но лошадь
для меня это как инструмент, которым я самовыражаюсь и который выражает
то, что я хочу сказать. Моя работа строится на том, что я прислушиваюсь
к тому, что мне могут рассказать лошади. А когда я перестану их слышать,
тогда я перестану работать. Разница между лошадьми и людьми в том, что,
когда я в шесть утра прихожу в конюшню — они меня уже ждут.
Лошади вообще очень многому научили меня,
причем это касается не только творческих моментов или театральной работы,
но и вообще жизни. Главное, чему они меня научили, — слушать других. У
нас ХХI век на дворе, и люди очень много говорят, говорят без конца — по
телевизору, повсюду выступают, а вот насчет того, чтобы услышать друг друга,
— с этим гораздо хуже. А лошади, они ничего не могут выразить словами,
и я должен к ним прислушиваться и таким образом их понимать.
— Люди, которые работают с лошадьми,
считают, что, поработав с животными, они лучше видят обман.
— Я вообще избегаю сравнения животных и
людей, и когда говорят, например, об уме животных, я всегда задаю вопрос:
“А что такое ум вообще?” Для меня ум, например, человеческий, это осознание
того, что мы лишь пылинка во вселенной и что мы приходим совсем ненадолго
в этот мир. Человек с 4 лет начинает понимать, что он не вечен на этой
земле, что когда-нибудь он уйдет. И именно отсюда появились религия, искусство
— человеку надо каким-то образом себя утешать.
А у животных этого нет — нет осознания,
что такое жизнь и смерть. Это инстинкт, но не осознание. Да, есть слоны,
которые идут куда-то там умирать, но это инстинкт. Люди, конечно, обладают
умом и знаниями, но знание постепенно лишило нас всех этих инстинктов,
отдалило от корней, от природы. И в этом смысле, конечно, животные гораздо
более чувствительны, чем мы. И если с этой точки зрения сравнивать ум и
чувствительность (я уже говорил, что лошадь весит в 10 раз больше, чем
мы), то получается, что лошадь где-то даже умнее человека.
Она всегда чувствует внутреннее состояние
наездника. Вот тебе один выразительный пример из практики “Зингаро”: когда
мы делали “Триптих”, мы на генеральную пригласили местных ребят, и все
прошло идеально, потому что наездники не волновались. А когда была парижская
премьера, одна лошадь перевернулась и уронила наездницу: лошадь нервничала
не от того, что было много народу, а от того, что наездница была настолько
напряжена и волновалась, что это передалось животному.
— На Чеховском фестивале состоится
мировая премьера “Коней ветра”. Что можно о ней сказать?
— Я хочу, чтобы спектакль был уникальным.
Уникальность его в том, что вместе с нашими артистами и, естественно, нашими
лошадьми задействованы еще и тибетские монахи, которые живут в закрытом,
замкнутом мире и никогда из него не выходят. Они мне интересны тем, что
обладают особой мудростью, особым пониманием жизни. Еще мне интересны тибетские
монахи тем, что они были изгнаны из своей страны. И культура — это то единственное,
что осталось им, чтобы выжить. Дело в том, что “Зингаро” существует долгие
годы как семья и переплавляет в себе различные культуры, не имеет национальной
идентификации. Может быть, оттого что мы работаем с лошадьми, мы ближе
к источнику первородности. Так, например, жители пустыни, работавшие у
нас в спектакле “Химеры”, когда видели прекрасную лошадь, оживлялись, а
при виде Версаля или прекрасного отеля затухали. И вот в этом смысле в
них больше настоящих, человеческих ценностей.
— Насколько я знаю, название спектакля
“Кони ветра” появилось только сейчас.
— Манера моей работы своеобразная: лошади,
допустим, уже найдены, спектакль рождается в процессе работы, с музыкой
тоже все вроде бы понятно, а название рождается в конце. Мы еще не знаем,
как все будет, но у меня всегда так: только в процессе все и заваривается
— что-то получается, что-то не получается. Непонятно, как все ингредиенты
спектакля будут взаимодействовать: кто кому и что даст в работе?
— В каждом спектакле у вас, как правило,
новые лошади. Откуда на этот раз “артисты”?
— 15 из Аргентины, 5 американских и португальские.
Сейчас у нас в “Зингаро” 64 лошади. Все лошади из спектакля “Триптих” после
его окончания переберутся в академию в Версаль.
— Да, я уже слышала, что конная академия
в Версале — новое детище Бартабаса.
— Это академия наездников — 12 учеников
со всех стран мира. Часть своего времени они будут посвящать выступлениям
на лошадях, а в другое время будут учиться музыке, танцам и другим видам
искусств. Этот курс рассчитан на два года. Академия будет работать ежедневно,
кроме понедельника. Я не стану ставить там такие масштабные спектакли,
как в “Зингаро”, но все-таки какие-то небольшие буду ставить. И еще одна
причина, почему я открыл академию: я могу туда помещать своих лошадей.
У меня всегда была проблема: а что же мне делать с теми, которые участвовали
в предыдущих спектаклях? Я не мог их использовать в следующих, и получалось,
что не знал, куда их деть. А теперь все будет проще, потому что я буду
их отправлять в академию. (...)
— Если верить астрологам, человек
в прошлом был каким-то животным. Вы были лошадью? И если да, то какой масти?
— Не знаю. Я ничего не знаю.
Московский Комсомолец
|
