|
|
|
|
Герои и их ужастики
"Однажды они подвели меня к зеркалу, занимавшему целую стену нашей классной комнаты, и высказали начистоту все, что думают обо мне: "Посмотри на себя, Нуреев… Ты никогда не сможешь танцевать - это невозможно. Ты просто не создан для этого. У тебя ничего нет - ни школы, ни техники. Откуда только у тебя берется наглость заниматься с нами в восьмом классе?!" И они были правы: у меня не было ничего. Для этих отличников, прекрасно вооруженных технически и гордившихся своим традиционным стилем, я был как бельмо на глазу. Они попросту не могли принять меня. В то же время, чем больше я смотрел на них, тем больше убеждался: я занимаю свое место по праву. И не то, чтобы я был доволен собой, я только твердо знал, что имею право танцевать, что именно для этого рожден, что мне придется продолжать борьбу, пока все не примут это как факт." "В Москве, может быть, из-за переутомления или перевозбуждения, а может быть потому, что я еще не привык к жизни профессиональных танцовщиков, к изнурительному ритму их работы (в день приезда у нас было три репетиции), я был слишком напряжен. После пируэта я неудачно приземлился и растянул пальцы. Ноги вскоре так распухли, что я не мог надеть на них даже обычную обувь, не говоря уже о балетных туфлях. И снова мне показалось, что дверца в моей клетке, едва приоткрывшись, готова с треском захлопнуться. Моя верная защитница-пианистка (она приехала с нами в Москву) была полна решимости сделать все возможное, чтобы преодолеть это неожиданно возникшее препятствие. Через неделю я был уже здоров и, по ее рекомендации, отправился в класс знаменитого Мессерера, танцовщика Большого театра и одного из самых известных в России педагогов." "Зимой я должен был снова танцевать в "Лауренсии", и с этим связано одно из самых тяжелых для меня воспоминаний. Накануне спектакля, после целого дня самостоятельной работы, бесконечного повторения всех вариаций постановщик заставил меня принять участие в общей репетиции, не учтя, сколько я уже отработал. Я был переутомлен, а мышцы мои перенапряжены. И случилось неизбежное - травма. Я до кости порвал связку на правой ноге. Это была полная катастрофа. Я знал, что такого рода травмы зачастую неизлечимы, и чувствовал, что моя карьера закончена. Мысль о том, чтобы восстановиться после такой страшной травмы, мне даже в голову не приходила. Невозможность танцевать для меня была равносильна смерти. Я всегда был подвержен ужасным приступам депрессии, преодолеть которую очень и очень трудно. Я не сомневался, что никогда больше не выйду на сцену. Врач Кировского театра отвез меня в больницу и объявил, что я не смогу танцевать в течении двух лет. Я лежал на больничной койке в полном отчаянии, терзаемый мыслью о столь долгой разлуке со сценой. Пушкин пришел навестить меня и, увидев, в каком я состоянии, решил забрать меня из больницы и перевезти к себе домой. Благодаря неусыпным заботам Пушкина и его жены, а также ежедневным визитам врача через двадцать дней я смог приступить к занятиям в классе. Еще через три недели я уже работал вовсю. Это выглядело как чудо" |
|
Vip ложа | На сцене и вне её | Боль | Лошадь и танец | Искра божья | Коллекция праздников Дневник Исидоры-2 | Пляшите! Вам письмо! Змеи Петербурга | Что-что?.. - переведите! Send mail to
myshabalerina@yandex.ru with
questions or comments about this web site.
|
Рудольф Нуреев (Из автобиографии)