Самый необычный, ни на что не похожий театр назван по имени лошади. Любимую
лошадь Бартабаса (создатель, художественный руководитель и главный идеолог)
звали Зингаро (в переводе - Цыган). Его памяти и посвящен новый спектакль
"Триптих". Зингаро умер, как когда-то Мольер, - на сцене. Пал во время
спектакля на гастролях в Америке в 1998 году. "У него было огромное сердце
и невероятная профессиональная закалка. Он очень старался выжить, но все
усилия были тщетны", - говорит режиссер, все еще заметно волнуясь. Главная
страница его жизни была перевернута навсегда.
Бартабас отправил на пенсию всех оставшихся лошадей: отдал их друзьям и
знакомым, и теперь они мирно пасутся на воле, отдыхая от трудов праведных.
Для нового спектакля конная "труппа" была набрана заново. На поиски ушло
два долгих года. Новые актеры поименованы в программке наравне с наездниками
и танцовщиками: Баланчин, Бабиле, Барышников, Лифарь, Нижинский, Нуреев,
Пикассо... Ныне живущих деятелей искусства, чьи имена тут перечислены,
это ничуть не шокирует. Французский танцовщик Жан Бабиле, например, очень
горд тем, что его имя дано одной из лошадей Бартабаса.
Вы входите в шатер в темноте, под невнятные звуки настраиваемых инструментов,
почти на ощупь ищете
свои места; над ареной, засыпанной красным песком, стелется едкий белесый
дым. Начинается первая часть триптиха - "Весна священная". Семеро индийских
танцовщиков дравидов (одна из древнейших групп народов Индии), обученных
в школе Каларипайят, в центре арены начинают свой фантастический, "кошачий"
танец. Каларипайят - мастерство атаки и обороны, сегодня ему обучают в
специальных тренировочных центрах. За десять лет обучения ученики достигают,
говорят, едва ли не мистического состояния, в результате каждый жест танцовщика
становится продолжением мысли и слова. Потом появляются всадники. Наступают
молча, не агрессивно, но неумолимо. Они кружат вокруг беззащитных танцовщиков,
выписывают только им ведомые узоры, как стая инопланетных, загадочных существ,
подчиняющих себе жалких аборигенов. Человек без лошади обречен. Танцовщики
вертятся, изгибая свое невозможное, без суставов, тело, хватают лошадей,
пытаются вспрыгнуть на круп. Бесполезно. В конце остается один - самый
отчаянный, но кони наступают. В итоге сметен и этот. Мир Бартабаса навсегда
отдан лошадям, они тут - боги.
Во второй части ("Диалог двойной тени") коней нет. Есть их гипсовые уродливые
останки, которые опускают
на тросах откуда-то с небес. Природа мертва, а танец человека (под виртуозные
звуки кларнета) вокруг нелепо торчащих ног, головы и прочих частей лошадиного
тела, пытающегося собой, своим к нему приближением оживить окостенелое
животное, несомненно, выражает непреходящую тоску Бартабаса о погибшем
любимце.
Третья часть, "Симфония псалмов" - напротив, красива и гармонична. Шесть
всадниц в белых шелковых
платьях на белых конях кружат по арене гордо и неприступно, к ним присоединяются
всадники, мерно рисующие свои круги и спирали, а в центре, спускаясь все
ниже и ниже в длинной петле, пытается освободиться от пут темнокожий гимнаст.
И он достигает земли, и лошади спокойно продолжают свой ход, и нет между
ними вражды и противоречий.
Сам Бартабас появляется в финале.Под колокольный звон (говорят, записанный
именно в Коломенском)
он выезжает на мощном красавце-коне. Совершив ритуальный круг, останавливается
в центре, и конь медленно вытанцовывает пиаффе. Бьет колокол, финальная
точка длится и длится, кажется, для того только, чтобы каждый сидящий в
зале понял: вот он, подлинный царь природы - человекоконь, одинокий и величественный,
сдержанный и суровый. Вместе они могут все.
ищете
свои места; над ареной, засыпанной красным песком, стелется едкий белесый
дым. Начинается первая часть триптиха - "Весна священная". Семеро индийских
танцовщиков дравидов (одна из древнейших групп народов Индии), обученных
в школе Каларипайят, в центре арены начинают свой фантастический, "кошачий"
танец. Каларипайят - мастерство атаки и обороны, сегодня ему обучают в
специальных тренировочных центрах. За десять лет обучения ученики достигают,
говорят, едва ли не мистического состояния, в результате каждый жест танцовщика
становится продолжением мысли и слова. Потом появляются всадники. Наступают
молча, не агрессивно, но неумолимо. Они кружат вокруг беззащитных танцовщиков,
выписывают только им ведомые узоры, как стая инопланетных, загадочных существ,
подчиняющих себе жалких аборигенов. Человек без лошади обречен. Танцовщики
вертятся, изгибая свое невозможное, без суставов, тело, хватают лошадей,
пытаются вспрыгнуть на круп. Бесполезно. В конце остается один - самый
отчаянный, но кони наступают. В итоге сметен и этот. Мир Бартабаса навсегда
отдан лошадям, они тут - боги.
Во второй части ("Диалог двойной тени") коней нет. Есть их гипсовые уродливые
останки, которые опускают
на тросах откуда-то с небес. Природа мертва, а танец человека (под виртуозные
звуки кларнета) вокруг нелепо торчащих ног, головы и прочих частей лошадиного
тела, пытающегося собой, своим к нему приближением оживить окостенелое
животное, несомненно, выражает непреходящую тоску Бартабаса о погибшем
любимце.
Третья часть, "Симфония псалмов" - напротив, красива и гармонична. Шесть
всадниц в белых шелковых
платьях на белых конях кружат по арене гордо и неприступно, к ним присоединяются
всадники, мерно рисующие свои круги и спирали, а в центре, спускаясь все
ниже и ниже в длинной петле, пытается освободиться от пут темнокожий гимнаст.
И он достигает земли, и лошади спокойно продолжают свой ход, и нет между
ними вражды и противоречий.
Сам Бартабас появляется в финале.Под колокольный звон (говорят, записанный
именно в Коломенском)
он выезжает на мощном красавце-коне. Совершив ритуальный круг, останавливается
в центре, и конь медленно вытанцовывает пиаффе. Бьет колокол, финальная
точка длится и длится, кажется, для того только, чтобы каждый сидящий в
зале понял: вот он, подлинный царь природы - человекоконь, одинокий и величественный,
сдержанный и суровый. Вместе они могут все.